Форум » Гет. » Мне хотелось кричать, ХН: ПК, R, гет/слэш, мини, Сьюзен, Питер, Каспиан. » Ответить
Мне хотелось кричать, ХН: ПК, R, гет/слэш, мини, Сьюзен, Питер, Каспиан.
Moura: Автор: Moura Название: Мне хотелось кричать. Фандом: «Хроники Нарнии: принц Каспиан» Пейринг: Сьюзен, Питер, Каспиан - клубок сна, а точнее - не сказать. Рейтинг: R Размер: мини. Дисклэймер: Всем казалось, что она ушла легко и реальную жизнь без сомнения предпочла ирреальной. Той, где он – был, есть и будет. Той, в которую он её тянет – тем, что недосягаем, тем, что – чужой. Тем, что она даже знает – чей. И от этого хочется кричать… Warning: инцест. И еще: никаких посягательств на творчество Льюиса. Только кинон и фантазия автора. P.S. Изначально это должно было быть только Сьюзен. Быть ею, её жизнью с невозвратимой тенью, её не-дыханием. Дань героине, о которой мы предпочитаем, в контексте о Каспиане, не говорить или говорить сухо и мельком. Потом это должно было стать двойной жизнью вне - Питера и Сьюзен. Теперь же, при написании, это стало тем, чем стать не должно было по определению, но я не заметила, как получилось - так. "Мои герои живут своей собственной жизнью, чувствуют и делают то, что сами хотят" (c). Название же, столь актуальное для первого варианта фика, к нынешнему почти не имеет отношения, но остается как напоминание о нереализованной идее.
Ответов - 3
Moura: «У нас всё равно ничего бы не получилось», - шепчет она себе, отворачивая голову от окна, потому что – вероятность этого так велика – та же луна серебряным диском светит над Нирнией, и, возможно, он тоже на неё смотрит – значит, она – нить. Значит, от неё до луны и от луны до него – так мало. Всего лишь невозможность. Сьюзен закалывает волосы. Сосредоточенная, серьезная. Неизменная. Или? – Она совершенно не поняла, как это случилось, не уловила момент, потому что если бы сделала это – проанализировала и вернула бы всё на свои места. Свою жизнь – неприкосновенно – себе, его – ему. Просто – вернула бы его самому себе. Не стала бы уносить с собой в другую жизнь тень, не дающую покоя. Но никто не видит, что покоя больше нет. Никто не думает, что Сьюзен может измениться. Что она уже совсем, совсем другая. И ей нравится, что никто этого не видит. Или она только думает, что не видит. Она бы, если могла, спросила бы у него, почему он не остановил её, не попросил остаться и не сказал хотя бы короткого, выдохом, «Не уходи». Ей даже кажется, что тогда она могла бы действительно остаться, но – иллюзия. Он ничего не сказал ей, но это не значит, что не сказал никому. Их дом начинает походить на склеп. На склеп для душевнобольных. Питер, улыбаясь пустоте и отмалчиваясь, запирается на чердаке, живет своими книгами, разговорами со всё удаляющимся прошлым и снами, в которых, наверное – Сьюзен почему-то очень хочет в это верить – ему уютно. Она сама разговаривает дома всё реже. Да и с кем? Люси и Эдмунд, обмениваясь улыбками, исчезают на время, за которым невозможно уследить, и, возвращаясь счастливыми, давно не пытаются ничего рассказывать старшим. Нет смысла. С Питером, разрушая его собственный, неприкосновенный, выстроенный для себя одного мир? Зачем же. Она нарисовала для себя такой же. Тоже на двоих. Ни в чем нет смысла, и от этого так легко. Интересно, он её вспоминает? Или не её. Странно, это всё её ничуть не пугает, хотя та, прошлая Сьюзен (странно, когда она успела поделить себя на ту и эту?), кажется, боялась бы себя. Боялась бы того, что начинает говорить во сне – с тенью вздоха, боялась бы того, что за стеной слышит шелестом тот же шепот. Наверное – ей так хочется думать, так спокойнее – это просто эпидемия, захватившая их с братом. Болезнь – а, значит, лечится. У болезни неизмеримая черная глубина глаз. Губы, с которых хочется срывать стоны-вздохи. Руки, прикосновения которых убивают своей недостижимость. Жизнь, которая идет там – в её после. Интересно, у Питера то же и так же? И это опять её не пугает, хотя испугаться, кажется, пора уже давно. «У нас все равно ничего не получилось бы», - вызовом бросает она в темноту и замирает, ожидая ответа. Он обязан, он просто обязан быть. Отзовись. Но совершенная тишина неподвижна и звоном отдается в ушах. Сьюзен отворачивается, вжимается лицом в подушку и беззвучно рыдает. Почему она не предвидела этого? …Эта невероятная близость обдает её жаром, заставляет голову кружиться, а руки – дрожать. Он так близко, так невыносимо близко, что можно запутать пальцы в его волосах, коснуться губами линии подбородка, скользнуть губами выше, поймать, наконец, этот извечно от неё ускользающий вздох… И проснуться, замирая от ужаса. От ощущения невосполнимой потери. От ощущения того, что – виновата сама . Если бы можно было вернуться и вернуть – она ничего не пожалела бы. О, она на всё бы пошла. Потому что терпеть больше нет сил. Потому что «если бы» - не бывает. Иногда ей хочется закричать. Пронзительно громко, так, чтобы надорванный голос долетел до мира, в котором ей не было места. До мира, в котором тень, ставшая её существованием, обретала плоть и кровь. Интересно, у Питера то же, так же? А потом она нашла выход. Маленькую лазейку. В первый раз Сьюзен даже не заметила, как её пальцы, пробежав по груди и животу, опустились ниже. Она, кажется, просто не очень понимала, что делает, но что-то древнее, будоражившее кровь, подсказывало, что и как надо делать, чтобы было похоже на то, что она представляла себе, на что она пошла бы вне всего, будь она там. Но её там не было. И там он был один. Или со своими тенями – тоже? Сначала горячая упругая волна, ознобом проходившая по телу, её пугала, и она боялась всего: себя, своих действий, кажущейся их неправильности, и еще помнила о миражах некогда крепких бастионов морали и нравственности. Но бывают слова, которые иногда исчезают из лексикона. Давясь стоном, она заглушала крик, с силой прикусывая губы. Она не узнавала себя в зеркале. К этой – с темными пятнами болезненного румянца и алеющими губами – она еще не привыкла. Интересно, а у… Почему она все-таки уверена, что причина Питера – та же? Пожимая плечами, она могла бы сказать: «Я просто знаю». А еще она прятала в холле, в потайной пустоте лестничных перилл, фляжку с бренди. Питер, наверное, очень удивился бы, заметь он исчезновение старого отцовского подарка. Тому, что она перестала пустовать именно благодаря Сьюзен, он удивился бы еще больше. Но сжигающая горечь алкоголя её отрезвляла. О, нет – новой себе она уже не удивлялась. Беззвучный крик разрывает легкие. - Сью?.. – изумленным шепотом. Питер замер на лестнице. Сьюзен сидела на последней ступеньке, закутавшись в плед. Горло жгло огнем. - Питер, - она обернулась, медленно растянув губы в улыбке, - хочешь? – и протянула ему фляжку. Она могла бы ждать удивления, возмущения, ужаса, но когда увидела в глазах брата тот же блеск такого знакомого, своего до и после, поняла, что, верно, догадывалась правильно - о, обо всём. Итак, они больны одной тенью, в одном мире и одном времени. Так почему бы не сходить с ума вместе, раз они уже так к этому близки. Питер, криво усмехнувшись, протянул руку и, закрыв глаза, пригубил. Дыхание остановилось, защипало глаза. - Теперь ты, - глухо выдохнул он. Тогда она улыбнулась, встала со ступеней и, без соскользнувшего пледа, в одной снежно-белой сорочке, со спутанными локонами, показалась ему чужой и – наконец-то – совсем незнакомой. Сьюзен взяла фляжку и сделала глоток. Королевы провожают свою жизнь стоя. И стоя пьют за помин усопших. Они оба, не спрашивая, знали, что за ними следует – из общего невозвращения – одна тень. Теперь уже – на двоих. Они разошлись молча. Они слишком хорошо всё поняли. Вздрагивающие ресницы при взгляде в глаза в глаза сказали больше слов. Сьюзен учится, Сьюзен опекает младших, Сьюзен улыбается знакомым. Сьюзен ломает руки, глотает стоны-всхлипы и знает, с кем их можно разделить. Она устала он жизни, обретающей смысл только глухой ночью. В очередной раз, столкнувшись ночью с Питером у тайника в холле, она закрыла глаза и потянулась к нему. Не удивившись губам, накрывшим её рот поцелуем. Почти как тогда. Почти как то прикосновение. И всё сразу обрело смысл. Вдвоем ждать намного легче. Вдвоем намного легче быть безумными и думать, что тень, наконец, обретена. Единственное слово, которое они говорят другу – это тихое, между выдохами, - чужое имя. Имя, которое и стало – смысл. Земная, серьезная, всем знакомая – обыкновенная Сьюзен закалывает волосы. В комнате ранний утренний сумрак. Что-то перевернулось в мире. Что-то стало совсем по-другому. По крайней мере, она спаслась. - А мне так хотелось кричать, - тихо, вполоборота повернувшись к зеркалу, будто жалуясь, скажет она – и губы скривит ломанная линия усмешки, дрогнувшая, как влага в глазах. Жизнь, как всегда, оказалась лабиринтом без выхода. Сложнее, чем казалась когда-то. Le roi est mort, vive le roi.
exaltacion: Хороший фик
Moura: exaltacion Спасибо).
полная версия страницы